Аметистовые копи в этом отношении были более совершенно оборудованы, и их выработка носила менее кустарный характер. Обычно пользовались для подрывных работ порохом, а в последнее время — динамитом. Никаких креплений вообще не ставили, да они и не были необходимыми вследствие твердости самих пород. Спуск в шахту обычно устраивался очень примитивно, и нередко, да и мне самому, приходилось спускаться в ведре, привязанном к далеко не безукоризненной по крепости веревке.

Такая кустарная, вернее говоря, хищническая добыча была связана с особенностями юридических норм, на основании которых сдавались концессионными округами в аренду отдельные участки. В период старых казенных работ на мурзинской площадке добыча велась совершенно иначе: иногда месторождение вскрывалось (начисто, о чем можно судить по огромным отвалам вокруг некоторых старых копей. Части пробивались подземные ходы, достаточно просторные, однако и в этих случаях не всегда успевали бороться с водой и добычу нередко прекращали на небольших глубинах.

Единственное исключение составляли работы С. Южакова ва Мокруше. В то время как большинство горщиков по окончании зимних работ забрасывало и даже нарочно заваливало свои ямы, боясь, что они достанутся другим, Южаков из года в год сохранял за собой старый билет на свой участок, присоединяя к нему постепенно и соседние. Начиная с 1912 г. Южаков решил повести открытые (работы разносом в большом масштабе, делая вскрышу и отвозя пустую породу. Этот грандиозный замысел не был доведен до конца, так как недостаток рабочих рук в начале войны заставил прекратить начатые работы, да и вообще Южаков не справился бы с этой задачей, требовавшей больших денежных и технических средств.

Обычно добыча камней на Урале до революции велась не столько отдельными лицами, сколько артелями (не более 5—8 человек) — “кумпанствами”, которые собирали небольшой капитал и вместе вели трудную работу, по преимуществу в свободное время, главным образом в зимние месяцы и весной. Эти артели, однако, довольно быстро распадались, и очень часто продажа камней сопровождалась рядом таких коммерческих операций, при которых наиболее ловкие члены артели наживались, и лишь остатки камня отдавались другим. В общем, как правило, хорошие находки занорышей праздновались, и нередко роскошные попойки поглощали весь ожидавшийся барыш.

Совершенно особняком стояли самостоятельные горщики, старые пионеры и любители драгоценных камней, которые с каждым годом все более и более исчезают из Мурзинки, а вместе с ними умирает и самый промысел, теряя энергичных людей, вкладывавших всю свою энергию и любовь в ,это своеобразное и трудное дело.

Одни сами копались на своих участках, постепенно привлекая к себе на помощь новых работников. Таковы: Иван Васильевич Холкин-Черепанов в Мурзинке (около церкви), Краюшкин там же, Сергей Хризанфович Южаков и Мартемьян Южаков в дер. Южановой, Данила Зверев в Колташах, Мария Родионовна Белых на Адуе.

Другие скоро бросали дело и превращались в “крупных коммерсантов”, занимающихся лишь скупкой камней. Таков был Василий Лёвыч Зобнин в Шайтанке, Егор Орлов в Маслянке, П. Овчинников и др. Были здесь и легендарные личности вроде Самошихи в дер. Южаковой, которая умело скупала и перепродавала камни.

Третьи рыскали по району в поисках новых месторождений и вели добычу без всяких билетов, на чужой земле, где-либо в лесу или по речкам. Таков был энтузиаст этого дела и горький пьяница Данила Орлов в Луговой или Трофим Панфилыч в Сарапулке.

Много этих своеобразных фигур проходило на Мурзинке перед моими глазами, и нельзя было без сожаления видеть, как уходит старое поколение, умевшее “робить” и в тяжелом труде добывать камень, и как приходящее ему на смену молодое поколение ищет менее тяжелых заработков, чаще перекупая камни и тщательно отстраняясь от собственных добыч.

Любовь к камню почти не передалась молодому поколению. Значительный риск при добыче, тяжелый физический труд в шахтах зимой, отсутствие какой бы то ни было организации при ведении работ и по сбыту материала — все это мало влекло молодое поколение к цветным камням, и промысел медленно умирал: старые места выработаны, новые не открываются. Да и трудно было здесь “робить”, когда все скрыто под покровом лесов или пашен, когда в дореволюционное время не было свободы и прав на поиски и шурфы в казенных и “посессионных” владениях, Только изредка пронесется буря, выворотит с корнями и повалит дерево, а в гигантских корневищах, как в вертикальной стене пятиметровой высоты, открываются следы новых пегматитовых жил.

Но такие случайности редки; часть крестьян, наделенная землей от заводов, все более и более уходит в хлебопашество; другая, обойденная при наделе, идет искать счастья в чужой стране, в легком, более верном заработке заводских контор.

Однако положение начинает несколько меняться: свободная добыча под техническим контролем, прочные формы артельного дела, обеспечение преемственности в работе — все это обещает, что трест “Русские самоцветы” обеспечит большие успехи и, может быть, совершенно новый период в истории Мурзинских промыслов.

Сама эксплуатация копей в период старых кустарных работ велась весьма примитивно, о чем можно судить по великолепному описанию А. Денисова-Уральского (1902) добычи аметиста в “Каменном Рву”:

“На дно щели свет проникает весьма слабо, и старателям приходится работать с искусственным освещением — обыкновенно с простою свечою. В подобных выработках рабочие спускаются в шахту в ушате, на изношенном канате, грозящем ежеминутно смертью тому, кто ему доверится. Но это не останавливает смельчаков, жаждущих наживы. Жгучее чувство неизвестности, как азарт, который испытывают игроки или охотник, увидевший своего верного пса, делающего стойку, захватывает старателя, натолкнувшегося на жилу, которая, по его приметам, обещает гнездо аметистов. От волнения захватывает дух. Лихорадочно трясущимися руками откалывает он куски породы, ожидая каждую минуту увидеть дорогой кристалл. Для этого стоит рискнуть! Тут много своеобразной поэзии!

Есть старатели, обладающие особым чутьем и уменьем выследить жилу и предугадать, что она может дать. Такие обладающие смекалкою и опытом люди весьма высоко ценятся в деле разведок и пользуются особым почетом. В затруднительных случаях, когда след жилы потерян, владельцы аметистовых месторождений прибегают к помощи опытных старателей, которые за хорошее угощение спускаются в шахты на разведки. Внимательно, шаг за шагом осматривая жилу с самой поверхности шахты, качаясь на головокружительной высоте в кадке на канате, ежеминутно угрожающем лопнуть, такой знаток непременно находит настоящий след жилы — поводок или отметь и направит работы на верный путь”.

А вот другие картины, описанные мною в 1912 г. при добыче драгоценных камней на Мокруше.

Опытный терщик знает “проводники” к таким богатым пустотам, или “занорышам”, как их называют в Мурзинке; по тоненькой жилке гранита, идущей вглубь, направляет он свою работу до более мощной жилы “пласта”, где по целому ряду мельчайших признаков, или “припасов”, он предсказывает существование пустоты с драгоценными камнями.

С особым чувством любопытства подошли мы к только что обнаруженному занорышу. Буровато-красная мокрая глина заполняла его, и С. Южаков кайлом и деревянными палочками осторожно и медленно вынимал эту глину, перебирая ее в пальцах. Скоро в его руках оказались превосходные кристаллики почти черного дымчатого кварца и двойнички полевого шпата. Рабочих и всех нас охватывает какое-то особенное чувство волнения: все глаза устремлены на опытные руки Южакова и каждый ждет с нетерпением, принес ли на этот раз занорыш какой-нибудь самоцвет. Скоро Южаков сообщает нам, что он рукой на стенках полости нащупывает большие кристаллы дымчатого кварца и какой-то минерал — не то берилл, не то тяжеловес. Пустота тщательно отмывается, два взрыва динамитных патронов в соседних местах породы ее совершенно очищают, и в наших руках оказывается прекрасный кристалл винно-желтого берилла и целый ряд штуфов дымчатого кварца с зеленой слюдой и кристаллами полевого шпата.

Однако далеко не часто тяжелая работа в крепкой породе, доступной лишь динамиту, приводила к такому занорышу. Тратились сотни и сотни рублей, разработка углублялась, откачка воды делалась все более и более затруднительной, а жила все время шла пустой, лишь расширяясь в полости с так называемыми коллекционными штуфами, но без дорогих камней, годных для огранки. Один год приносил терщикам счастье, и целые груды дорогих образцов для коллекций и музеев и сотни чистых, прозрачных и ярко окрашенных кристаллов являлись их добычей. Таким счастливым годом был 1910/11, когда в яме Хоякина и Орлова встречена была гигантская пустота с кристаллами полевого шпата в 75 см длиной и огромным топазом почти в 30 кг весом. Весь этот материал перевозился в Мурзинку, Южакову или Маслянку, где очень скоро сбывался скупщикам минералов и коллекционерам.

Огромный опыт накапливайся у этих горщиков, и я считаю нужным а заключение этой бытовой характеристики недавнего прошлого привести список главнейших местных терминов с объяснениями:

Дикарь — гнейсы, гранито-гнейсы, мелкозернистый пегматит.

Припасы — пегматит.

Знаки — появление в породе следов берилла или топаза.

Тощак — миаролитовый пегматит с пустотами.

Занорыш — пустота, заполненная глиной.

Проводники — апофизы, тонкие жилы — кварцевые или гранитные.

Воспарительный проводник — жилки со слюдой.

Кобыльи ребра — пегматиты с письменной (еврейской) структурой.

Беговой проводник — аплитовые жилки.

Илы — обычно разрушающаяся, богатая слюдою масса гнейса, гранито-гнейса или слюдистого сланца.

Синяк—змеевик (обычно сильно разрушенный).

Смоляк, цыган — темный дымчатый кварц.

Уголь, углерод — черный (сине-черный) шерл.

Мыляк — полевой шпат.

Кипелка — легкая масса из пластинок лепидолита.

Куст — большая друза.

Скварь тяжеловесная включение топаза в виде неправильных кристаллов или Дурман тяжеловесный из рассыпающихся масс в породу или кварц.

Головка кристаллов — разные концы кристаллов с гранями или следами прикрепления к боковой породе.

Горщик, землерой — добыватели камней.

По-видимому, в местном народном быту сложилось также уже нынё не употребляемое слово “тальяшки”, или “тальянчики”, для драгоценных камней, что некоторые связывали с деятельностью итальянцев в конце XVIII в. Гораздо употребительнее и сейчас слово “струганец”, очень метко подмечающее как бы искусственную шлифовку граней кристалла. Надо, однако, сказать, что эти местные слова мало-помалу уступают место научной терминологии, и нередко приходится удивляться, неожиданно слыша от горщиков современные геологические термины иди минералогические названия.

Кроме того, надо иметь в виду, что у добывателей камней сами месторождения называются горами, например гора Золотуха, но это понятие ни в коем случае не говорит о горе, как об элементе рельефа, а лишь отмечает каменную породу, в которой проходит выработка, в противоположность каким-либо россыпям.